Я охочусь на бабочек Морфо

В рассказе о моем пребывании в Гвиане я уже упоминал, что случай подсказал мне верный способ ловли Морфо.

Когда я приехал в Гвиану в следующий раз, мне удалось усовершенствовать эти приемы.

Вскоре, вместо того чтобы держать в руке Морфо, переливающуюся на солнце своими дивными красками, я стал насаживать несколько экземпляров этой бабочки на гибкие веточки или на низенькие растения. Неизменно на эту приманку слетались их живые собратья. Но все же это еще не был идеальный способ. И тут моим подручным помогла их неловкость. Не умея так искусно располагать мертвых бабочек, как это делал я, они отрывали у них крылья и разбрасывали по земле. На пространстве в семь-восемь метров блестели, искрились тридцать, сорок, пятьдесят голубых крыльев.

В том случае, если охотники не могли разложить приманку на земле, они насаживали крылья бабочек на окружающие растения и ветки деревьев. И результаты они получали не хуже, а иной раз и лучше, чем я, насаживая целых бабочек.

Надо, однако, отметить, что этими приемами нам удавалось привлечь только голубых Морфо, принадлежавших к тому же виду, что и наша приманка. Для того чтобы поймать Менелая, надо было приманивать его крыльями Менелаев; бабочек Адонис, Евгению и Ретенор привлекали только их собратья. Однако (это больше всего меня удивляет) черные виды, перечеркнутые голубой линией, такие Морфины, как Ахилл и Леонт, не гнушались приманкой, состоявшей из чисто голубых бабочек. Дейдамии, голубые с черным, у которых изнанка крыльев не черная, а с красивым синим отливом, вели себя так же, как Ахилл и Леонт. Я долго ломал себе голову, стараясь разгадать причины такого отношения бабочек к приманке, и пришел к заключению, что если голубой цвет привлекал их, то это было потому, что он все же был и на их четырех крылышках.

Кроме того, я заметил, что и Морфо, и Препона, и Агриас любят жидкие и полужидкие приманки. Очень хорошо действовала приманка из слегка перебродивших и даже подгнивших бананов. Я делал из таких бананов кашицу и прибавлял в нее воды и немножко рому. Этим кушаньем я обмазывал кончики веток, до которых мог достать сачком; ветки я не отрывал от дерева или же, оторвав, клал на землю.

Вскоре слетались бабочки, привлеченные соблазнительным запахом, и принимались лакомиться восхитительным кушаньем. Некоторые, опьянев, уже через несколько секунд падали на землю, и поймать их было нетрудно: иной раз я просто хватал их длинным пинцетом.

Итак, в одном случае я использовал любопытство Морфо, а в другом - их чревоугодие. Идея сочетать оба приема была новой, но метод приманивания запахами я уже применял во Франции, когда ловил бабочек-переливниц. Гвианское мое новшество состояло в усовершенствовании этих методов.

Я заметил, что этими способами можно было ловить голубых Морфо или черных и голубых и даже тех, у которых нет никаких металлических тонов,- например, огромную Гекубу, самую большую дневную бабочку Америки, которую мои помощники прозвали "большой планер".

Таким способом я мог также ловить самок Морфо, гораздо более редких, чем самцы, и, в частности, самок Адониса, Евгении, Ретенор, Метелла, Персея и Гекубы.

Приемы охоты усовершенствовались, когда мои многочисленные подручные соорудили помосты.

Если вы помните, я писал, что еще раньше, будучи в Сен-Жане, я приказывал сооружать помосты-миродоры на высоте пяти-шести метров; для них мы выбирали место на деревьях, растущих на пригорках и холмах.

Во время последнего своего пребывания в Гвиане я велел сооружать помосты на очень высоких деревьях; чтобы взбираться на них, мы устраивали своего рода лестницу, приколачивая к нижней части ствола обрезки неочищенных жердей, а ближе к вершине вбивали в ствол железные скобы или связывали между собой для упора ветки.

Как и прежде, я выбирал дерево, которое возвышалось над соседними; его окружали деревья, осыпанные цветами. Цветы привлекали тучи бабочек и жуков.

Мы усовершенствовали помост - делали его то треугольным, то квадратным - и ограждали прочными перилами, так как по опыту прошлых лет знали, что охотнику приходится наклоняться, чтобы дотянуться до своей добычи.

В периоды цветения, которые в тропических краях следуют один за другим, для привлечения крылатого племени - бабочек, стрекоз и прочих насекомых - достаточно цветов, но в другое время приходится прибегать к приманкам. Мы устраивали приманки на ближних ветках, до которых можно было достать рукой, или на перилах помоста.

Приемы эти принесли такой большой успех, что позднее их стали применять многие энтомологи, и не только в Америке, но и в других частях света. Здесь не место рассказывать о приключениях, которые при этом случались с другими охотниками. Достаточно заметить, что благодаря нововведениям я поймал большое количество Морфо.

Ловля бабочек облегчила материальное положение моих ловцов - ссыльных: ведь тогда Морфо считались редкостными бабочками, и я мог щедро платить за них.

Когда я уехал из Гвианы, мои бывшие помощники не прекратили своей охоты и продолжали регулярно посылать мне насекомых.

Хочу дать пояснения. Все мои подручные принадлежали к числу тех ссыльных, которых вскоре должны были освободить; но и после своего освобождения они остались в Гвиане и еще лет десять-пятнадцать снабжали меня бабочками. Близ Эрминского водопада бывшие заключенные построили поселок и добывали себе средства к существованию охотой на бабочек.

Благодаря моему почину Морфо, до тех пор считавшиеся редкими бабочками, наводнили рынок - и настолько, что совсем обесценились. Мне пришлось умолять своих охотников не присылать этих бабочек в таком большом количестве. Дело дошло до того, что добыча Евгении стала почти обыденной. Евгения очень красивая бабочка светло-голубого, серебристого цвета. Окраска эта, может быть, и не столь блистательна, как у Менелая или Ретенора, но все же великолепна.

Долгое время я слышал о ней как о бабочке почти легендарной. Мне было известно, что в Нантском музее имелся один экземпляр самца и один экземпляр самки и что оба эти экспоната в результате чьей-то плачевной небрежности рассыпались и прах.

Некоторые энтомологи, в том числе знаменитый Фрусторфер, даже отрицали существование этого вида и считали его синонимом Адониса.

Я, со своей стороны, диву давался, что мои охотники ни разу не поймали эту бабочку, тогда как им попадалось в руки большое число Морфин.

И вдруг я разгадал эту загадку.

Однажды, сопровождая своего сослуживца, который тоже страстно увлекался охотой, но охотой за дичью, я попал с ним в район Белых песков. Было шесть часов утра. Я еще никогда не гулял здесь так рано; обычно я приходил часов в девять, так как самые красивые Морфины летают, когда солнце поднимается уже высоко. И я был крайне удивлен, что за те десять минут, которые длится в Гвиане рассвет, перед моими глазами как молния промелькнули голубые бабочки.

Сперва я подумал, что это Менелай, очень ранняя бабочка. Потом спохватился, вспомнив неоднократно читанное мною описание Морфо Евгении, и на следующее утро пришел с сачком, которым обычно мы ловили Морфин (сачок с длинной рукояткой и более широкий, чем другие сачки).

В первый же день мы поймали несколько экземпляров Евгении - самцов и одну самку, красивейшую бабочку, только что вышедшую из куколки. Эта самка летала очень высоко, я досадовал, что не распорядился устроить помосты в районе Белых песков. Но я все еще не понимал, что Морфо Евгении летают только на заре, Я воображал, что в эту пору они оказались здесь случайно,- оттого, что как раз в это время вышли из куколок.

И только к концу моего пребывания в Гвиане я уразумел истину: эта красивая бабочка, окраска которой имеет все тона опала, любит лишь сумеречный свет раннего утра.